L'Idiot/Pierre Leon

Достоевский, пропущенный через машину французского языка как мощную машину абстрагирования. сам перевод на другой язык создает дистанцию, на что в русской культуре затратилась бы бездна усилий. Мастерство Леона в том, что он это осознает и ничего лишнего не предпринимает, просто дает говорить текст внутри инструметализированных, подчиненных этому говорению планов. французский язык моментально снимает тяжеловесный русский надрыв и истерику. Когда вместо "разгуляться" говорят on s'amuse, или когда то, чем герои занимаются в гостиной Настасьи Филипповны, называется on s'amuse, странно ждать чего-то другого. Если по ходу просмотра сопоставлять французский текст с русскими титрами, взятыми из Достоевского, возникает пресловутый когнитивный диссонанс.

Вообще, по методу фильм очень напоминает Sale Histoire Эсташа (к тому же здесь тоже рассказываются sale histoires - о самом низком поступке в жизни в рамках салонной игры). Удобно устроившись в креслах люди сидят в гостиной и рассказывают друг друга самые скандальные вещи при минимуме действия.
Фильм Леона - экранизация кульминационного эпизода "Идиота" - вечера у Настасьи Филипповны (титр "эпизод IV", что это - пилот сериала?)

Конечно, работает кастинг. Одно то, что НФ - Жанна Балибар. Утонченно-светская, по рисунку игры напоминающая свою герцогиню Де Ланже у Риветта. Тоцкий-Эйзеншиц - аккуратный седой месье, Епанчин, сам Леон, - тоже милый и интеллегентный месье, чья велеричивость во французском изводе превращается в просто чрезмерную литературность, "белльлеттризм", в паре они - почти Бювар и Пекюше. Рогожин, Леон-брат, совершенно лишен демонизма, просто человек в длинной кожаной курте, который как автомат выскакивает в нужный момент с пачкой денег ли, с идеально по-русски спетым романсом. Мышкин - просто юн и невинен, лишен равно харизмы и идиотизма. Ничего не осталось - ни надрыва, ни демонизма, ни юродства. Деньги рогожинские и те жгут на свечке вместо того, чтобы бросать в камин. Ганечке-Бозону и не обжечься. пожалуй, но он честно падает в обморок от напряжения. Самый разработанный образ, пожалуй, - Фердыщенко, но тут сказывается богатая традиция буффонов и злых шутов во французской культуре.
Сам момент дилетантизма (собралась компания друзей и сыграла в игру, кто какой герой из Достоевского) тоже приглушает, нейтрализует болезненные контрасты. Сложный рисунок игры только у Балибар как у профессиональной театральной актрисы, Тестю - больше для мебели. Редукция, аскетизм и анестезия вместо традиционной европейской клюквы, в которой всех должны разрывать нечеловеческие страсти.
Не сокрушительно "великая" литература, а просто belle-lettres. Леон экранизирует не Достоевского, а перевод Достоевского на французский, оказывающийся деконструкцией текста. Но в том и цимес.