вторник, 30 сентября 2008 г.

Пол Ньюман - in memorium

Как раз недавно открылся мне как превосходный режиссер. Судя даже по одному единственному фильму - "О влиянии гамма-излучения на рост маргариток" (1972)

Смотреть надо осторожно. Менаж из матери и двух дочерей, погрязший в мизерабельности (в 70-е мизерабельность как-то особенно явствует) показан слишком уж точно и натурально. Это страшнее, чем Кассаветис (с ним неизбежно сравнивают), потому что меньше позы и нагнетения истерики, от которых всегда можно отмахнуться (во всяком случае у меня получалось), сказав себе, ну да Кассаветиц - великий, но чрезмерность – его сигнатура.

Здесь же убитый дом, заполненный хламом. семья изгоеев, не white trash, но вдруг оказавшиеся очень близко. вдова с двумя дочерьми, живущая случайными заработками вроде телефонных обзвонов и ухода за престарелыми. Экспансивная (актриса - жена Ньюмана), тянущая лямку выживания с характерными грубоватыми прибаутками, то бодрящаяся, вскидывающаяся в надежде выбраться, то опять впадающая в томительное безделье – кофе, сигареты, пиво, чтение раздела объявлений в газете. Старшая сестра, скрытая эпелептичка, в рекордно короткой юбке и с рекордно длинными волосами, занятая только мальчиками и мечтами о чиирлидерстве, а для снискания популярности разыгрывающая на театральном кружке про мать убойные скетчи. Младшая (в жизни дочь Ньюмана) –аккуратный аутичный белокурый ангел, эскейпирующий в эксперименты школьного биологического кружка. в частности, то самое облучение маргариток гамма-лучами (более чем странное занятие для 12-летнего ребенка). Мать с одинаковым пренебрежением относится к обеим, к младшей даже хуже, в силу классовой неприязни к чистым и интеллигентным школьным занятиям. Еще один условный член семьи –безмолвная ветхая старуха, сданная преуспеяющими родственниками в эту «патронажную» семью. Один из тех менажей, где можно сколько угодно призывать «давайте же наконец вычистим весь срач и заживем новой жизнью!», но ничего никогда не изменится, потому что срач – производное от социальной и психологической катастрофы, последствия которой непреодолимы в принципе.

Поэтому когда младшая со своим проектом побеждает на школьной научной олимпиаде, закручивается сюжет, с неизбежностью ведущий к катастрофе. Мать, всегда считавшая занятия дочери фигней, должна прийти в школу участвовать в чествованиях, нарядиться (не во что) и придумать речь (my heart is full, дальше дело не идет). Страшая не уступает ни пяди и не остается сидеть дома со старухой. Попытки сдать как мебель старуху обратно в ее семью безуспешны, но мать все-таки является в школу пьяная и нелепая. Жертвой общего невроза, конечно, становится маленький белый кролик (подозрения, что кролик – не жилец, возникают, как водится, с самого начала фильма). Младшая погружается обратно в семейный раздрай, из которого выход – наивно-научный делирий об атомной энергии. Чтобы пересидеть проклятое детство.


Фильм мастерский.

пятница, 26 сентября 2008 г.

Eugene Green Toutes les nuits



Грин берет серию четко локализованных во времени происшествий с 1967 по 1979 гг. Провинция, двое молодых людей, Анри уезжает в Париж учиться, переживает первое любовное увлечение, что в данном случае даже важнее - первый сексуальный опыт, уезжает вместе с Эмили в Америку начать жизнь с нуля. В это время Жюль застревает в провинции, у него несчастная любовь и так и не удавшийся первый сексуальный опыт, здесь же он участвует в событиях 68-го года. Анри между тем решает вернуться во Францию и все-таки поступить в университет, расставшись с Эмили. После того, как Жюль наконец тоже перебирается в Париж, друзья все равно почти не видятся, хотя и продолжают переписываться. Жюль превращается во все более экзальтированного эстета и романтика, бросает слишком политизированный университет, путешествует, ищет «свой голос». Анри между тем учится на сьянс-по, делает дипломатическую карьеру, выгодно женится на дочери посла в Британии. Эмили, третий персонаж истории, сначала попадает к радикальным феминисткам, потом рожает ребенка от Анри и уединяется навсегда на далекой отцовской ферме. Все это время у них с Жюлем пламенный роман в письмах, но по ее настоянию они ни разу не встретятся в реальной жизни.


Этот сюжет для скромного частного эпоса пропускается через мощную машину абстрагирования, состоящую их сетки базовых оппозиций: счастье-страдание, романтизм-карьеризм, жить-преуспеть, эститизм – политическая ангажированность, чувства- секс.

Никакой нюансировки, никаких переходов: или счастливы (heureux), или страдают (souffrent). Один бежит в Париж, чтобы «жить!», второй – чтобы «преуспеть». «Сентиметальное воспитание», редуцированное к элегантным essentials, принципиально лишенный психологического развития. Все эти категории следовало бы писать с большой буквы: Счастье, Любовь, Жизнь, Страдание, Судьба (Destin). Судьба играет особую роль, поскольку время от времени у всех главных героев бывают откровения: какое-то решение является им ни больше, ни меньше, как в grand éclair de lumiere (вспышка света) или rayon du soliel (луч солнца). Последний является как раз техницисту Анри, особым образом упав на фасад собора, в знак того, что сейчас – единственный момент, когда они с Жюлем могут совершить путешествие в Рим, поскольку дальше траектории их судеб разойдутся уже непоправимо особую роль.


Eugene Green – образцовый французский режиссер, хотя и эмигрировавший во Францию американец. Характерное для его стиля «абстрагирование», эссенцианализм, воспринятый от Брессона, можно привязать к некоторым особенностям французского языка. Оговорюсь, что фильмы Грина – это, конечно, особый плезир для франкофона, в переводе в них много что теряется, или кажется немотивировано претенциозным. Упомянутая тенденция французского языка заключается в «стремлении употреблять слово общего значения там, где вполне можно было бы использовать слово с более узким, конкретным значением» (В.Г. Гак, «Беседы о французском слове»). Т.е. там, где, немецкий, например, станет выбирать между legen, stellen, setzen, hangen у французов есть нейтрально-универсальное mettre на все случаи жизни (пример Ш. Балли). Это связано и со слабым развитием аффексальных средств, и с живучестью в литературном французском классицистических установок на предпочтительное употребление общих слов. Кажется, что N’employez que des mots generaux («Используйте только общие слова»), Буало завещал непосредственно Юджину Грину. Грин снимает «класть, ставить, вешать» как то самое нейтральное универсальное mettre, минимизировав, казалось бы, неизбежную для кино конкретизацию и детализацию.


Подобное абстрагирование преломляется в характерном сюжетном мотиве: усиление дистанцирования персонажей. Чем дальше, тем более дистанцированными и опосредованными становятся их контакты. После запоздалого переезда Жюля в Париж они с Анри не начинают видеться чаще и продолжают общаться по переписке. Отправившись в Лондон, Жюль, также не предпринимает шагов к личной встрече с находящимся там Анри, довольствуясь сознанием того, что они ходят по одному городу. Точно также, как бродят по Парижу, не узнанные друг другом, Жюль и Эмили. Эмили отказывает Жюлю в личной встрече и отвергает предложение стать отцом ее будущего ребенка, настаивая на том, что полюбили и любят друг друга их души, а не незнакомые друг с другом тела. В конце концов между Эмили и Жюлем происходит медиированное соитие. После нескольких лет одинокой целомудренной жизни на ферме Эмили отдается беглому каторжнику с христовыми ранами на руках, потому что того зовут Жюль.